Лого Хорлово
Вы находитесь здесь:Главная»Воскресенск литературный»Публицистика»«Я, вообще, не люблю стихи. И поэтов не выношу, в больших количествах …»
Среда, 27 марта 2013 09:15

«Я, вообще, не люблю стихи. И поэтов не выношу, в больших количествах …»

Александр Кабанов Александр Кабанов

В Москве, на «Литературном салоне Андрея Коровина» в «Булгаковском Доме» состоялась встреча с писателем Борисом Евсеевым (г. Москва) и Александром Кабановым (г. Киев).

Ехала я - «на Кабанова» ...И попала на него, из-за пробок на Садовом опоздала почти на 20 минут и застала только часть рассказа Бориса Евсеева «Дезертир»...

Небольшой зал буфета «Булгаковского дома», столы и стулья сдвинуты ближе к барной стойке. В зале человек 20-25... Потом подходили еще, но опоздавшим приходилось выбирать место, что бы встать и не мешать другим...

Вот он вошел... Так получилось, что мимо меня... Быстро прошел к зеркалу в зале кафе, сбросил на скамейку дубленку и достал листочки со стихами. Самый обыкновенный человек. Невысокий, обычного телосложения, обычно одетый – джинсы и кофта... Я даже удивилась немного – коричневая кофта с большими темными пуговицами...

Поздоровался, сел на стул, закинул ногу на ногу и начал говорить. Запросто... Без рисовки и позы. О Херсоне, о детстве, юности. С юмором, но почти не улыбаясь...

Ощущалось, что волнуется немного, но что волнение это - привычно. Потом остановился вдруг на полуфразе и начал читать стихи. Вот так же, сидя...

На публику не смотрел, только в листочки, а потом направо вверх, время от времени прикасаясь левой рукой к лицу, около носа. Обычное, чуть припухшее лицо, слегка курносый небольшой нос, полноватые губы... Голос, немного приглушенный, временами с хрипотцой, сильного, насыщенно-матового коричневого цвета. Взгляд... Дважды – пересечение... Черные глаза, цепкий, пронзительный... Руки - диссонансом со всем обликом...Тонкие, длинные пальцы, левая рука помогает жестикуляцией при чтении и, кажется, что пальцы сейчас не согнутся, а сломаются...

Читает подряд, одно стихотворение за другим. Читает и опускает на пол листы со стихами...«Черный вареник», «Аэро», это то, что знаю уже... Но много новых, вернее, тех, что не читала раньше... И опять, как и при прочтении текста, теперь уже не взгляд, а слух цепляется за афоризмы и яркие каламбуры – «чудеса должны быть съедобны», «и то, что нас удерживает вместе, других бы разорвало на куски, на похоронки и благие вести...», «гжель твое тело, гжель – спишут под хохлому»... Зал слушает не дыша... В зале много молодежи, половина, примерно... Остальные - солидные, пожилые люди...

Еще и еще раз удивляюсь, как удается в одном стихотворении уместить всё - иронию, трагедию, фарс, насыщенность мысли и образа, вывернутость наизнанку и, одновременно, точность слова...

А он всё читает... Листочки опускаются на пол и замирают веером... «Потерпите, я еще прочитаю пару и закончу». Два листочка оказались обиженными, их не прочитали... «Я, вообще, не люблю стихи. И поэтов не выношу, в больших количествах ...». Читает последнее. На предложение ведущего задавать вопросы, говорит, что общаться не настроен, что, все равно, лучше чем сказал - не скажет... Просят прочитать стихотворение из новой книги, читает, но уже нехотя... Кланяется под аплодисменты. Одевает дубленку и, опять, мимо меня - выходит...

Он – УХОДИТ... Не будет моих вопросов, не будет чужих... Успеваю купить книжку и на улице попросить автограф... Он курит у входа, рядом какие–то люди, один что-то говорит поэту. Но поэт молчит. Прошу подписать книжку, благодарю за стихи, говорю, что они помогают жить... Все, в общем, что говорить? Пора уходить... И вслед – «Спасибо Вам большое...»

А еще было прочитано это:

АЭРО

Бобролёты, дельтаскунсы, хорькопланы
роют норы в облаках и строят планы.
Чем питаются? Крупой небесной манны,
сдобным снегом, виноградом из нирваны.
 
Иногда они спускаются на землю,
чтоб нагрянуть в гости к Стивену и Кингу,
или в жертву принести морскую свинку –
лично я обряды эти не приемлю.
 
У меня иные принципы и квоты,
я – по внутренностям памяти – оракул,
хорькопланы, дельтаскунсы, бобролёты,
этот почерк называется – каракуль.
 
На Подоле осыпаются каштаны,
как последние, колючие минуты:
это – почерк, это – аэротушканы
раскрывают запасные парашюты.
 

* * *

Пастырь наш, иже еси, и я – немножко еси:
вот картошечка в маслице и селедочка иваси,
монастырский, слегка обветренный, балычок,
вот и водочка в рюмочке, чтоб за здравие – чок.
 
Чудеса должны быть съедобны, а жизнь – пучком,
иногда – со слезой, иногда – с чесночком, лучком,
лишь в солдатском звякает котелке –
мимолетная пуля, настоянная на молоке.
 
Свежая человечина, рыпаться не моги,
ты отмечена в кулинарной книге Бабы-Яги,
но и в кипящем котле не теряй лица,
смерть – сочетание кровушки и сальца.
 
Нет на свете народа, у которого для еды и питья
столько имен ласкательных припасено,
вечно голодная память выныривает из забытья –
в прошлый век, в 33-й год, в поселок Емельчино:
 
выстуженная хата, стол, огрызок свечи,
бабушка гладит внучку: «Милая, не молчи,
закатилось красное солнышко за леса и моря,
сладкая ты моя, вкусная ты моя...»
 
Хлеб наш насущный даждь нам днесь,
Господи, постоянно хочется есть,
хорошо, что прячешься, и поэтому невредим,
ибо, если появишься, мы и Тебя съедим.

{jb_code}Татьяна Деглина{/jb_code}

Прочитано 3798 раз