Суббота, 24 января 2015 23:28
Андрей Лысенков. Стихотворения
ЛЕТНИЕ СУМЕРКИ
Летние сумерки в городе нашем:
Замер в объятьях прохлады проспект,
Из фонаря опрокинутой чаши
Из неподвижного кокона лампочки
Нежно-искристыми крыльями бабочки
Выпорхнет в тихие улочки свет.
Вновь на прогулку зовут ароматы:
Бархатцы в клумбах, чубушник у пня.
Запах корицы и перечной мяты
Будет витать над уютной кондитерской.
Бликом заката скользнёт по-над вывеской
Полуулыбка прощальная дня.
С чашкою кофе под вечер в кофейне,
Будем гадать мы по гуще на дне,
Слушать мечтательно Баха и Черни –
Первый концерт пианистки молоденькой.
Влюбится примула на подоконнике
В бабочку света на тёмном окне.
НАКРОЙ МОЮ ЛАДОНЬ
Прошу, накрой ладонь – мою ладонь своею.
Решительно-легко - так можешь только ты.
Я тотчас же замру и выдохнуть не смею,
Боясь рассыпать горсть дарённой теплоты.
Погладь мою ладонь – я не создам препятствий,
Невидимую пыль тревожности смахни.
Дай ощутить твой пульс где мягкий сгиб запястья…
О, вся твоя рука – божественный магнит!
Сожми мою ладонь в минуты неудачи,
Сколь б ни был тяжек путь и ни велик урон,
Вели собраться мне, идти немедля дальше,
Чтоб всё перебороть – сожми мою ладонь.
Возьми мою ладонь и ласковые пальцы
Играючи вложи. И вновь поверю я,
Что всё мне по плечу, что беды и напасти –
Ничто, когда в моей руке – твоя!
В МИРАХ ТВОИХ ВОЛОС
Оленьке
Знала бы ты, что я вижу, что я чувствую,
что слышу в твоих волосах!
Шарль Бодлер.
Я более всего люблю в твоих объятьях
Неспешно обонять волнистый шёлк волос.
В них пальцы погружать, в свои ладони брать их,
Забывшись глубоко во власти ярких грёз.
Я веки опущу и вижу ширь пустыни
В тот редкий час, когда разверзся небосклон
И усмиряет дождь клубы песка и пыли...
И до мурашек я, очнувшись, поражён!
Глаза закрою вновь – и джунгли обступают:
Сквозь чащу на слоне погонщик путь торит;
На влажном зное дня под носом закипает
Смесь запахов: ваниль, корица, тамаринд...
Закрою в третий раз и окажусь на взморье
Скалистых берегов, чей вид меня пленит,
Где ледники, блестя на синем кругозоре,
Сражаются с волной, что к рифам их теснит...
О, дивный аромат – под аккуратной чёлкой
И в собранном пучке, в тугом плетенье кос!
Как я хочу мечтать и размышлять о чём-то
В объятиях твоих, в мирах твоих волос!
***
Я не считаю, сколько дней
Чужая кровь бежит во мне.
В груди моей - ты верь - не верь -
Чужого сердца стук теперь.
И всё, что длит земную жизнь,
Мне больше не принадлежит.
Всё, чем обязан я судьбе,
Навеки отдано тебе...
Покуда рядом ты со мной
И взгляд бросаешь озорной,
Целуешь нежно и легко,
Мне и не нужно ничего!
НА ПЕРРОНЕ
Мы стояли молча на перроне,
Провожая взглядом электрички.
По карманам прятали ладони,
А в ушах – наушники-затычки.
И, смотря, как две полоски стали
Вдаль ведут громоздкие машины,
Мы с тобою никого не ждали
И на поезд вовсе не спешили.
И сияньем хрупким, быстротечным
Укоряли семафоров лики:
Мы привыкли жить легко, беспечно,
Забывали о родных и близких.
Но у жизни нет путей запасных.
И теперь стоим, как в наказание.
А за что? – Хотели мы (напрасно!)
Верить и любить по расписанию.
Может где-то между шпал схороним
Все свои зловредные привычки…
Мы стояли молча на перроне,
Провожая взглядом электрички.
***
Мы укрылись с тобою в троллейбусе от непогоды,
А который маршрут – было в общем-то нам всё равно.
Сели мы у окна, но пейзаж искажали разводы
И стекло от дыханья стало туманным пятном.
А троллейбус дрожал и спешил к остановке конечной.
И, в пути на сидениях жёстких обсохнув едва,
На согретом стекле рисовали "цветы" и "сердечки",
Выводили несмело невысказанные слова.
На конечной усталый водитель открыл в ливень двери -
Все слова и рисунки исчезли за пару минут.
Только мы и не думали вовсе тужить о потере.
А кондуктор сказал, что троллейбус закончил маршрут.
Мы вернулись опять в мир промозглый и недружелюбный,
В мир который и вовсе забыл о душевном тепле.
И тогда понял я: мы на фоне толпы многолюдной
Словно тёплые пятна на вечно холодном стекле.
УВЛЕЧЁННЫЙ ХУДОЖНИК
Замерев под фламенко и стук кастаньет,
В светлой студии был часа три я:
В светлой студии был часа три я:
Увлечённый художник творил мой портрет,
Наполняя всё действо интригой.
И казалось, когда нас, как нитью, связал
Тех минут бег неспешно-воздушный,
Что художник глядит сквозь мольберт мне в глаза,
Созерцая притом мою душу.
Да, он вовсе не прост. И мне кто-то сказал:
«Был в Крыму с ним и на Кара-даге:
Мир пещер набросал он, глаза завязав,
Мир подводный – ваял в акваланге.
Не поверишь: в жару как-то снег рисовал –
Иней с рук без конца осыпался,
А когда на холсте он огонь создавал,
То внезапно обжог себе пальцы!»
…Был закончен портрет. «Как же точно ты смог
Сотворить меня! – молвил я. – Мастер!»
Отмахнулся художник: «Творил тебя – Бог.
Я же – только слегка приукрасил…»
В КОМНАТЕ С ВИДОМ НА СТЕНУ
Передо мною – часть глухой стены,
Что высится за рамою оконной.
И в комнате так много тишины,
Да только неуютной и бетонной.
А если бы за окнами шоссе
Шумело, и дрожало, и мерцало,
Любил бы я на подоконник сесть
И вниз глядеть... Но тишины б не стало!
Тогда б её придумал втихаря -
Без шороха единого, без звука...
И милая, помедлив чуть в дверях,
Вошла бы в тишину мою без стука.
МЕДЛЕННЫЙ ТАНЕЦ
Помню я ночь безмятежную -
Жгла нас каскадом огней.
Только их блеск был слабей
Милых очей взгляда нежного.
Комната полнилась вспышками
Фар запоздалых машин.
И твоему «Не спеши!»
Всё ж подчинялся не слишком я...
Крашенных век полумесяцы
Светятся в теми ночной.
В медленный танец с тобой
Наши уста жарко встретятся.
***
Твоя любовь разлуки не приемлет
И чужды ей уступка, компромисс.
Твоя любовь в тебе до срока дремлет,
Явиться чтоб – откуда ни возьмись:
Преград, границ, барьеров – перед ней нет;
Могучими крылами взмоет ввысь.
Твоя любовь следит за каждой фразой
И различает фальшь отдельных слов.
И даже я могу понять не сразу:
Где – твоя ревность, где – твоя любовь.
Она меня притягивает, дразнит,
Томит, переполняет до краёв.
Она подобна музыкальной гамме
И выучена мною наизусть.
Твоя любовь – совсем не для рекламы
И не для сцен и прочих показух.
Твоя любовь – мне дар желанный самый,
О чём тебе не раз признаюсь вслух...
ВАСИЛЁК НАД НЕРСКОЙ
В.И. Лысенкову, автору книги "Излучины бытия"
Там, за перелеском
У сухих коряг
Василёк над Нерской -
Маленький маяк.
И к нему стремятся,
Серебрясь вдали,
Долгих моих странствий
Годы-корабли.
Торопясь по Нерской,
Мне несут привет
От истоков детства,
Устья зрелых лет.
И скользят беззвучно,
Бурям вопреки,
Вдоль крутых излучин
Бытия-реки.
Я стою у речки -
Взрослый человек.
Радость новой встречи
Каплет из-под век
В Лету с тихим всплеском,
Где душа моя -
Василёк над Нерской,
Маленький маяк.
ЛОДКА
Л.А. Дудину
О преходящей славе размышляя,
Поднял вопрос, как гирю весом в пуд:
Что более успех определяет -
Врождённый дар
Иль кропотливый труд?
В стихах не обойтись без искры дара,
В душе костёр что призвана будить,
А труд - сродни тушению пожара,
Что разгорается
В твоей груди.
Сродни работе долгой, плодотворной,
Чтоб лодку быстроходную срубить,
И, опьянённый ветром и свободой,
Безбрежный Океан Времён проплыть.
Я парус непослушный расправляю,
Как делал раньше, в позабытых снах,
О преходящей славе размышляю,
Качаясь в крепкой лодке на волнах...
СКВОРЕЧНИКИ ДЕТСТВА
В какие же всё-таки странные вещи
Я верил в безоблачном детстве своём:
Что лета тепло, пока солнечным днём
Скворцы не вернулись из тёплых краёв,
Зимует от всех незаметно в скворечнях.
Пусть миф этот был очень скоро развенчан
И столько воды с той поры утекло,
Но к домикам этим, как в детстве, влекло.
В душе моей сразу светло и тепло
Становится, только взгляну на скворечник.
А нынешним детям - уж не до птенцов,
И песни пернатых совсем не прельщают.
Они и скворечников не замечают.
Но больше иное меня огорчает -
Всё реже я сам наблюдаю скворцов...
ЧРЕВОВЕЩАТЕЛЬ
(сонет)
С каждым днём всё сильнее во мне подозренье:
Кто-то явно присвоил себе голос мой,
Мои губы умело приводит в движенье
Некто вечно незримый, таясь за спиной.
И слова произносит, нарочно картавя,
Моим мыслям подчас даже наперекор,
Льстя врагам, интриганов хваля, трусов славя,
А с друзьями - едва ль заведёт разговор.
Но тогда я уста свои крепко сжимаю
И прикусываю непослушный язык.
И, в итоге, слетает верига немая,
Что не высказал – всё говорю напрямик.
Но не дремлет моих тёмных страхов исчадье –
Впредь глаголет устами мой чревовещатель.
ПОЛНЫЙ ШТИЛЬ
Господа, мы прошли с вами тысячи миль,
Нас щадила морская пучина.
Почему нам так плохо сейчас, в полный штиль?
Или в этом затишье причина?
Господа, посмотрите, как боцман-то взмок –
Он в порту провиант разбазарил.
Жаль, что наш капитан до сих пор не просох
И старпом потихонечку запил.
Господа, а у нас прохудился вельбот,
Не хватает спасательных шлюпок,
Как случилось, что нынче у нас из забот –
Только б с кем осушить хмельной кубок?
Что же каждый из нас произвол допустил?
От него столько горя хлебнули!
Полный штиль, господа! Над страной – полный штиль,
Стало быть, нам – готовиться к буре...
ЧЕРНОВИК
Как приятно бывает открыть
Черновик своих детских стихов,
Их дыхание вновь ощутить,
Вняв порывам мальчишечьих строк.
Как флакон позабытых духов,
Что в старинном комоде найдёшь:
Аромат из него долгий срок
Ждал, когда полной грудью вдохнёшь.
КОЛОКОЛА ОТЧУЖДЕНИЯ
В далях, что разрисованы тропами,
В пыль чужие следы обращаются,
Чтоб осесть и наш след увенчать.
Снова сердце гуляет под рёбрами.
Только дни, словно птицы, прощаются,
То бесшумно, то грустно крича.
Каждый вволю по тропам расхаживал,
Познавая всю радость движения,
Но мы стали другими уже:
Мы любуемся теми ж пейзажами,
Только колокола отчуждения
Растревожили что-то в душе.
Были тропы – чужими ль, заветными –
Но они нам судьбой предназначены,
И везде в небе солнце горит.
И мы ради других собой жертвуем,
Даже зная, что крови потраченной
Не хватает на все алтари.
Не живём вроде травмами старыми,
Не живём и желаньями праздными,
Так откуда ж в нас столько тоски? –
Искушенья нас делают слабыми,
Или ярость лишает нас разума,
Или ненависть рвёт на куски.
И мы ставили крест от отчаянья –
Помолиться. Но кто-то невидимый
Нам могилу под ним раскопал.
Перепутав прощенье с прощанием,
Эти долгих семь лет проходили мы
По осколкам разбитых зеркал.
В отвергающих нас мы влюбляемся.
Ждём, разрубит Дамоклов меч времени
Этот Гордиев узел любви.
И гадаем, зачем отправляемся
Снова в путь, где царит ветер северный,
К горизонту, что дымкой повит?
Мы идём – есть в нас жажда движения
С отголосками детской беспечности.
И вдоль троп мы посадим цветы,
Там где колокола отчуждения
Нам звонят, где давно пылью Вечности
От других скрыты наши следы.
ЧАСТЬ ЖИЗНИ
Моментом в миллионе лет
Зовётся жизнь.
Scorpions
Пусть год прошедший бусинкой нанизан
На леску жизни, как и все года,
Есть промежуток времени – часть жизни, –
Который мы запомним навсегда.
На склоне лет остатки дней так сладки.
Но, может, и не сладки – что ж, Бог весть...
Часть жизни все мы ищем недостатки,
Часть жизни мы довольны тем, что есть.
Мир ценностей подчас обманчив, зыбок,
И в нём нужда летит сквозь наши дни...
Часть жизни мы не ведаем ошибок,
Часть жизни мы за то себя виним.
Наш вкус изменчив, к роскоши стремимся,
Но часто не хотим мы ничего...
Часть жизни одиночества страшимся,
Часть жизни мы приветствуем его.
Бедняк, богач или талантом признан,
Тихоня иль привык сплеча рубить,
Ты будешь вспоминать все части жизни,
И, примирившись, каждую любить.
ОТЦУ
Снова тянет сплетать тонкой рифмою строчки
В строф узорчатый замысловатый покрой.
И стремится принять точных слов оболочки
Моих мыслей назревших встревоженный рой.
Где найти те слова? Выбор мой будет трудным:
Что явилось на свет иль явиться могло,
Было мелким, высоким ли, нежным иль грубым –
Свой эпитет и образ давно обрело.
Сочинить о любви, чтоб без фальши звучало,
Волновало б, и чтобы до стука зубов
Пробирало и с первых же строк окрыляло,
Дабы поняли всё и без слова «любовь».
Сочинить бы про жизнь так, чтоб правда и смелость
Наполняли собой каждой буквы изгиб,
И вело путём истинным, чтобы хотелось
С пользой жить самому и давать жизнь другим.
Сочинить о России… Тревогам, сомненьям
Предпочту я надежду и веру в людей.
Убеждён я, что высшая степень взросленья –
Непреложно о родине думать своей.
Сочинить и о смерти – спокойнее, тише,
Лаконично, без пафоса, без чепухи.
Почему? Это смерть – она может услышать
И, придя… не прочтёт, не оценит стихи.
Что ж доверить перу? И чему бы отдаться
Всей душой, полной бурь, беспокойства и грёз,
Чтоб хотя бы одною строкою остаться
В чьём-то сердце Вселенной, свободной от гроз, –
Миром из путеводных негаснущих звёзд?
УХОДЯ
Уходя, не забудь за собой закрыть дверь,
Только дверью не хлопай – она ни при чём.
Ты вини лишь себя, что ушёл без потерь,
Не подставив друзьям в час лишений плечо.
Уходя, погаси за собою ты свет,
Чтоб не видеть глаза тех, кому отказал.
За спиною, представь, никого больше нет,
И во тьме не блеснёт на прощанье слеза.
Уходя – уходи, объясненья оставь,
Ты и так рассказал много больше, чем мог.
И не стоит гадать, кто же всё-таки прав...
И про дружбу забудь, выходя за порог...
СОНЕТ ПРИ СВЕЧЕ
Не раз я замечал: когда кого-то любим,
То в чувствах и словах доверьем дорожим.
Но, почему ж, не лжём – и незнакомым людям –
А от любимых ложь приходит в нашу жизнь.
Так душу червь грызёт – что не хватает крика.
Лишь сердце бьётся там, внутри привычной тьмы.
И мысль меня гнетёт, как подлая интрига:
"Теперь ты весь в грязи, которую не смыть!"
И в тягость тишина, и раздражают звуки.
Слова спешат сойти на белый лист скорей.
Соседке по столу – свече – я тайно муки
Доверю... И сожгу – как ведьму на костре.
...Стихи не притупят собою боль разлуки,
А сделают её во много раз острей...
ВОСТОЧНОЕ СВИДАНИЕ
В***
Я помню, что однажды это видел,
Наверное, в полузабытом сне –
Твой первый взгляд, что пробежал по мне,
Подобно быстрой приливной волне,
Казалось, был невинно безобиден.
Я помню, что однажды это слышал...
Как в тишине благоухал сандал,
И плакал твой божественный ситар.
И звук один, прозрачный, как хрусталь,
Застыв, я слушал – как ты томно дышишь.
Я помню небо с медальоном лунным.
И, таинством пленительным маня,
В кадильнице дрожал цветок огня.
Роскошная постель звала меня
Желанием приятным и безумным.
И помню я приток горячей крови,
Как фимиам густой окутал лица.
И ты была моею чаровницей.
Как никогда хотелось мне забыться,
Нырнув в очей агатовых безмолвье.
Бескрайней страстью душу мне наполнил
Твой полувздох невольный – ожидания,
Твой полувзгляд нечаянный – желания.
Сей полусон – восточное свидание
В долине грёз – я навсегда запомнил.
ОБЛАЧКО
Придёт весна – для нас цветок любви распустит,
В нём каждый лепесточек – огнистый и живой.
Ты – облачко моё прекрасной тайной грусти,
Твой взгляд меня так манит чуть влажной синевой.
А в тишине двора весенние оттенки
Раскрашивают чувства, лишь взглянешь ты в окно.
Вкус нежных губ твоих – пленяющий и терпкий –
В моих губах играет он молодым вином.
Румянец твоих щёк я созерцаю немо,
Как будто свет заката на выпавшем снегу.
Тебя лелею, облачко, мне посланное небом,
От тяжкого ненастья тебя я берегу.
* * *
В жестоком мире,
Мужественных женщин
Пусть жизнь не превратит в мужеподобных!
Пусть хрупкие и нежные их плечи
Вовек не знают грузов неподъёмных!
Пусть будет взгляд без сдержанной печали.
Не будет перелома непростого,
Когда страдает женщина ночами
Без рук мужских и без плеча мужского.
Исчезнут пусть их лиц тяжёлых маски,
И дни без счастья, годы без надежды,
И кожа, огрубевшая без ласки,
Сокрытая бесформенной одеждой.
Пусть женской красоте мир рукоплещет,
Уставший от разводов и раздоров!
Пусть жизнь за слабость не карает женщин –
В мужских плечах найдут они опору!
ГАЗЕТНАЯ КРОВЬ
Холод ровных столбцов я не в силах нарушить.
Я читаю убийство, всё тело – в огне.
Только кровь из газеты мне капает в душу
И все чувства, мечтания пачкает в ней.
Как всё просто – до ужаса! Мощью пожара
Все надежды сожжёт жизни страшный урок…
Будто я заношу этот нож для удара,
Будто я, ухмыляясь, спускаю курок!
Никому не помочь, не спасти от расправы.
Словно я безучастно стою в стороне.
Лишь горячая горечь с осадком отравы
От бессилья со стоном вздыхает во мне.
Но внезапно затронуло и захлестнуло,
И от мысли проснулась глубокая дрожь:
Это будто в меня смотрит чёрное дуло,
Надо мною, как будто, заносится нож!
Строки время сотрёт, пожелтеет газета,
И забудется эта статья навсегда.
Только горе ещё будет долго жить где-то.
И навеки загублена чья-то судьба.
И в душе незаметно назрела тревога:
А зачем я читал эту жуть, беспредел?
И неужто хотел, чтоб убийца не дрогнул?
Неужели я чьей-либо смерти хотел?!
КАК МНОГО ТЕПЛОТЫ В ТВОЕЙ ПЕЧАЛИ
Бывают дни, в тяжёлых размышленьях
Идти готов я хоть за сотни вёрст.
И мрачно неприкаян, словно тень я,
Но довести боюсь тебя до слёз.
Бывают дни, себе не доверяю,
С сомнением гляжу на жизни путь.
Внутри себя все чувства затворяю,
Но ты всё видишь – и не прячешь грусть.
Как много теплоты в твоей печали,
Как взор твой нежен в хмурый час тоски…
Мы тягот и невзгод не замечали,
Друг другу становились вновь близки.
Твой взгляд ищу я всюду неустанно –
Он хочет поддержать и вдохновить.
И мне неловко и притом отрадно
Его в минуту трудную ловить.
Как много теплоты в твоей печали…
И ты заметишь, что я редкий льстец.
Друг друга от себя не отпускали
Взаимным притяжением сердец.
Твой образ силы дал в ненастный день мне,
Твой голос вести добрые принёс.
К тебе я убегаю из сомнений
И возвращаюсь из-за сотен вёрст.
Как много теплоты в твоей печали…
РАССТАВАНИЕ
Истлевшее солнце мы вдаль провожали…
И встретив луну этой скомканной ночи,
С тобой расставались. И рук не пожали…
Ведь были тогда мы наивными очень.
И грустно и холодно нам тогда было,
И дождь ледяной колотил в наши лица,
И прошлое счастье куда-то проплыло,
И было так сложно с тобою проститься.
А стужа осенняя нами играла –
Хотелось обнять нам друг друга, согреться,
Но мы понимали, что дружбы не стало
И нам никуда от разлуки не деться.
ЛУНА-ПРИМАДОННА
Я жить не могу без фантазий своих,
Мне тесно и скучно в обыденном мире.
В холодную ночь я пишу этот стих –
Бегу, как могу, от молчанья квартиры.
И в ночи театр за морозным окном
Наняться хочу хоть на день бутафором –
Покуда мой дом дышит тьмою и сном,
Участье принять в представлении скором:
Поднять лёгкий занавес зимних небес,
Смотреть, как, светясь чистотою бездонной,
И снова, и снова, как будто на бис,
На сцену выходит луна-примадонна.
Букет живых звёзд – небосвода цветов –
Ей преподнесу вместе с жарким приветом,
На что подмигнёт – не заметит никто –
Луна, верный спутник Земли и поэта.
ПРИЗРАК БЫВШЕЙ ЛЮБВИ
На аллее без имени, ночью прохладной
Я в тиши убаюкивал думы свои.
Под раскидистым тополем в трели цикадной
Повстречался я с Призраком Бывшей Любви.
Призрак – в образе девушки голой и хрупкой,
Что блуждала без цели, другим – не видна.
Грелась в сломанных крыльях своих, как голубка.
Ей уже не взлететь. В своём горе – одна.
Этой ночью я жил лишь жестоким решеньем
Позабыть о прошедшей любви навсегда.
Но она-то была той любви воплощеньем.
И проститься со мною явилась сюда.
Ей остывший асфальт ледяным поцелуем
Покрывал исступлённо босые ступни.
И под сливочным светом небес полнолунных
Было видно, как стёрлись до крови они.
И пронзило мне сердце – как солнце седое,
Что не грело меня столько сгинувших лет,
Так обжечь смело тело её молодое?
Как же выцвел на солнце очей карих цвет?
Но тогда, появившись во время любви той,
Что ответа на чувства найти не смогла,
Разделила всю боль с моим сердцем разбитым
И от мыслей жестоких меня берегла.
И безмолвно, и с грустью в лице созерцала
Без укора во взгляде бедняжка меня.
Я промолвил: "Слепец! И слепым был с начала
До конца – был обязан тебя охранять
От надежд, что пленяли забытые чувства
И, насытившись ими, бросали меня,
От тоски, что вгоняла меня в безрассудство
И от боли, сжигавшей быстрее огня".
Но она отвечала: "Прошу я, не мучай,
Не терзай ты себя, вспоминая о том,
Ведь был сделанный выбор тобой – наилучшим,
Стал он правильным в дне для тебя непростом
С расставанием, ссорой, крушеньем иллюзий...
Ты попробуй из памяти это стереть.
Ты свободен теперь от тяжёлого груза.
Я – оставлю тебя... Я должна умереть..."
Рядом ночь просыпалась в предчувствие бури,
Сумрак быстро сгущался в лиловый эфир.
Её – Призрака Бывшей Любви – свет лазурный
Осенял, чтоб навек унести в лучший мир.
Но я бросился к ней, обхватил её плечи.
Крепко к сердцу прижал, разрывавшему грудь.
Я молил: "Не покинь же меня в эту встречу!" –
"Не могу..." – "Я верну ту любовь!" – "Не вернуть...
Ты на сердце взвалил непосильную ношу:
Слышишь – как, задыхаясь, стучит невпопад?
Нет, я зла не держу. Отпусти, мой хороший,
Отпусти..."
И внезапного грома раскат
Растревожил небес вешний сон, вызвал бурю.
Я стоял под дождём, повторяя: "Прости!"
А в руках утопал Призрак в свете лазурном
И шептал:
"Отпусти...
Отпусти..."
...Отпустил.
ДЕПРЕССИЯ
Окно во двор рябит квадратом ночи.
Я просто тень. Но мне так нужен свет,
Чтоб осознать в сиянии непрочном,
Как поступить... Но мне ответа нет.
Во мне – борьба усталости и мысли.
Тревожит взгляд настенный календарь –
Что в полночь станет
День, одним из чисел...
А за окном повесится
Фонарь.
* * *
Слабак, чтоб без иллюзий были нам видны
Матёрость, сила, – храбрецом спешит назваться.
О, если бы все люди были так сильны,
Чтоб в слабости своей могли признаться!
ПАДАЮЩАЯ ЗВЕЗДА
Любая звезда всё равно упадёт.
Нет вечного в мире. Но это – не главное.
А кто-то, смотря на последний полёт
Своё загадает желанное.
И ты загадай – вдруг, в паденье горя,
Звездой на прощание будет исполнено.
Не бойся надежды свои доверять
Светилу, летящему молнией!
А коль не исполнилось – каждый поймёт –
Виною всему до небес расстояние.
.....................................................
А если моя вдруг звезда упадёт,
Ей кто загадает желание?
ВАГОННЫЕ ДУМЫ
Пусть кто-то по жизни пройдёт, как по шпалам,
А кто-то пусть вскочит на поезд товарный,
А кто-то привычно займёт своё место в купе.
Блеснёт сталактитом фонарных сосулек,
Послышится спор глуховатых бабулек
О жизни, о пенсии, подорожавшей крупе.
И в памяти вдруг в золотой лунной дымке,
Скрипя, граммофон проиграет пластинку,
Продолжит в ночи календарь свой обратный отсчёт.
А в полные луны и шали рассвета
Поэт сотворит вдруг балладу о свете,
Вздыхая, в раздумье покусывая колпачок.
Поэт будет слушать знакомые звуки,
Дыханьем согреет озябшие руки
И будет писать, торопя ручку синих чернил.
И всё потечёт по знакомому кругу,
Стихи посвятит он старинному другу
И звуки услышит, что раньше когда-то любил.
А в полные луны и шали рассвета
Поэт сотворит вдруг балладу о свете,
Вздыхая, в раздумье покусывая колпачок.
И в памяти вдруг в золотой лунной дымке,
Скрипя, граммофон проиграет пластинку,
Продолжит в ночи календарь свой обратный отсчёт.
Блеснёт сталактитом фонарных сосулек,
Послышится спор глуховатых бабулек
О жизни, о пенсии, подорожавшей крупе...
Пусть кто-то по жизни пройдёт, как по шпалам,
А кто-то пусть вскочит на поезд товарный,
А кто-то привычно займёт своё место в купе!
ПРИМИРЕНИЕ
Ночь. Скрипучий диван,
И теней караван,
За окном – сонный ветер гудит.
Скудный свет – соло бра.
И твоя голова
Замерла у меня на груди.
Шнур от бра, как лоза.
Ты мне смотришь в глаза –
Этот взгляд я пытаюсь понять.
Ты прошепчешь мне вдруг:
"Твоего сердца стук
Мне так нравится слушать опять!"
Я тебе улыбнусь:
"А мне нравится грусть
И улыбка фиалковых глаз!"
Кто б поверил в тот миг,
Что срывались на крик,
Жарко ссорились весь прошлый час.
Мне не вспомнить и дня,
Чтобы злоба меня,
Как в тот час, зажимала в тиски.
Я боюсь с этих пор,
Бремя мелочных ссор
В нас посеет раздора ростки...
Сердце бьётся сквозь тьму,
И не в тягость ему
Даже клетки грудной вечный плен.
Расшифруй этот стук:
Моё сердце – паук
В паутине артерий и вен.
И безмолвный паук
Чутко слушает звук:
Кружева твоих трепетных слов.
И ему так легко,
Вот коснёшься рукой –
Взмоет ввысь, выше всех облаков,
Созерцая весь путь
Ту прекрасную грусть
И улыбку фиалковых глаз.
Воспарит в миг любой...
Лишь бы только с тобой,
В паутине твоих нежных ласк!
* * *
В полночной тишине, пока звезда восходит,
Все тянутся познать далёкий чистый свет.
Планеты – хоровод вокруг неё заводят,
И каждый хочет быть в сиянии согрет.
Вселенная её не скроет чернотою,
Пока звезда горит, не ведая оков.
Она обнимет мир лучистой широтою,
Оставив яркий след в движении веков.
...Земля-планета спит. Но человек познает
Сквозь миллионы лет, сквозь пыль и толщи льда,
Как ночь без звёзд скучна, как свету мир внимает,
Как холодна Вселенная, как горяча звезда.
СОРВАВШИЙСЯ С ЦЕПИ
Звук донёсся с окраин безрадостной ночи
Там, где окна тонули в слезах темноты.
Металлический звук становился всё громче,
Взбаламутив обитель сплошной немоты.
Сторонясь излученья светил неусыпных,
Будто сам – плоть от плоти – опальная тень,
Убегал грязный пёс из породы настырных
И отчаянных. Был позади долгий плен.
Он бежал и молил, чтоб разбитые лапы
От ищеек тиранов коварных спасли.
Чтобы через все ямы, коряги, ухабы
От безумия и произвола несли.
Но глаза, что блестели надеждой скупою,
В темноте обречённой казались слепы.
Пёс, как прошлого бремя, тащил за собою,
Словно каторжник, звенья тяжёлой цепи.
Мрачный город, враждебный к нежданному гостю,
Беспощадно давил тишиной, словно склеп.
Но, ввергая всех жителей в страх, в беспокойство,
Вызывающе бряцала ржавая цепь.
И украдкой, сквозь жалюзи и занавески,
Все высматривали – это кто там не спит?
«Может, впустим?» – вдруг голос послышался детский.
Был ответ: «Никогда! Он – сорвался с цепи!»
Что ж, таков приговор закосневших и слабых!
Только вдруг у того, чей ответ был жесток,
Будто горло сдавили незримые лапы,
Или шею невидимый сжал поводок.
* * *
Прощай, печаль, прощай, зверёк мой тихий,
Тебя пригрел я на своей груди.
Ты выросла среди промозглых вихрей,
Но нынче я прошу тебя: уйди!
Как долго ты в душе моей томилась,
Но впредь тебя не буду привечать.
Покинь меня сегодня, сделай милость!
Прощай, прощай, печаль!..
Привет, печаль!
Сложу я без признаний откровенных
Тебе сей незатейливый этюд.
Твой бледный лик глядит с часов настенных,
Чьи стрелки безнадёжно отстают.
Вморожена в квадраты зимних окон,
Врисована в непознанную даль...
И снова прошепчу я ненароком:
«Прощай, прощай, печаль!..
Привет, печаль!»
А жизнь течёт в спокойном постоянстве.
И крепок чай, и снег всё так же сед.
Опять, печаль, в лазоревом пространстве
Я вижу твой трассирующий след.
И пусть ты не подвластна моей воле,
Я научусь тебя не замечать.
И в шутку про себя тихонько молвлю:
«Прощай, прощай, печаль!..
Привет, печаль!»
Андрей Лысенков
Опубликовано в
Поэзия